Дым отечества [СИ] - Татьяна Апраксина

С доминиканцем, конечно, дело слишком темное, чтобы просто списать его как случайность. Корво от начала подозревал какое-то колдовство, чернокнижие и прочее непотребство; является ученый расследователь — и падает со стены, не успев и до цитадели дойти. Вот преступление — но главный тут вопрос «кому выгодно». Едва ли выгодно Асторре Манфреди; под угрозой отлучения его дед поджал хвост и увел войска — а если саму Фаэнцу отлучат, если Асторре перессорится с Трибуналом? Да никакая любовь жителей к князю, никакая клятва не помешают его выдать немедленно.

Интереснейший новый способ взятия городов открывается. Может быть, любезный хозяин оттого тревожится, что его человек слишком топорно сработал?

— Ваша Светлость… — один из дежурных по лагерю, — тут беженец из Фаэнцы требует разговора с вами. Верней, он, кажется, перебежчик — он назвался Бартоломео Грамманте, третьим старшиной красильного цеха, и другие подтвердили, что так оно и есть.

— Приведите сюда, — слегка ведет рукой Корво.

Все знают, что герцог любит разговаривать с простолюдинами. В любой момент он может нагрянуть в любой лагерь, присесть у костра, перекусить из того же котла, что и солдаты. Танцевать? Запросто. Фехтовать? Еще бы! Затеять состязание и победить — или с удовольствием проиграть, если противник окажется искусней? Непременно. Только песен не поет, отшучивается, мол, вОронам не подобает. Его там, в лагере, обожают; кстати, и на содержимом солдатских котлов это сказывается весьма благотворно, а каждый визит обрастает легендами. Вот, говорят, вороватого повара герцог сварил в котле с кашей — так и есть, взял за горло и в котел ворюгу проклятого. Хорошая каша вышла, наваристая.

На самом-то деле герцог велел своим спутникам схватить того повара и бросить-таки в котел — объяснив попутно, что он добр и милосерден, а варево столь жидко и прохладно, что и вреда-то не причинит, одно поношение. Так и есть, не причинило. Под общий гогот повар перелез через край, истекая водянистой кашею, целый и невредимый, только униженный до крайности. Остальные, от кашеваров до интендантов, быстро сделали выводы.

Но можно и не спускаться вниз к беглецам, а вытащить кого-нибудь наверх, к себе. Тоже очень способствует уважению и россказням.

Третий старшина красильного цеха, особенно в таком городе как Фаэнца, это даже и не очень простолюдин. Во всяком случае, невысокий темноволосый — и уже отчасти седой — человек и одет прилично, и обхождение знает, и к Его Светлости, получив позволение говорить, обратился на латыни, а не на местном диалекте. Впрочем, такую новость неплохо выслушать на любом языке. Оказывается, в городе случай с отцом Агостино для многих оказался последней каплей.

— У нас, увы, нет большинства в Совете, так что мы не в силах поднести Вашей Светлости ключи от города. Но стены Фаэнцы не так крепки, как может показаться снаружи. И есть способы проникнуть в город. Мы готовы открыть их Вашей Светлости в надежде, что Ваша Светлость и Его Святейшество запомнят эту службу.

— Можете не сомневаться, запомнят, — очень любезно говорит, наклоняя голову, Корво, и тут же, не меняя тона и позы, приказывает уже капитану своей охраны… точнее, капитан охраны каким-то чудом понимает, что велено — ему: — Возьмите этого человека и немедленно отрежьте ему язык. Затем повесьте так, чтобы было хорошо видно из Фаэнцы.

— Ваша Светлость! — не то кричит, не то кашляет Грамманте уже на родном наречии, — я…

— Я сказал — немедленно.

Впрочем, причин для раздражения у Его Светлости уже нет, как нет перед ним и красильщика — его будто унес оживший вихрь из сарацинских сказок… а через мгновение снаружи раздается короткий хрип. Будем надеяться, что капитан не настолько исполнителен, чтобы приносить сюда доказательства.

В краткое мгновение тишины можно выделить среди застывших сотрапезников посвященных и отчасти посвященных. Вот, скажем, наместник Имолы знает некую тайну. Он, и ухом не поведя, хрустит себе салатом. Одобрительно хрустит. Вот секретарь герцога, Агапито Герарди — этот только что сложил, наконец, головоломку; а предатель в ней — недостающее звено. А вот Джанпаоло Бальони, вроде бы приближенный к герцогу Беневентскому… и челюсть ему приходится подпирать кулаком. Будь он и вправду пардус, выронил бы сейчас мясо из пасти.

Но серой цапле никто ничего не объяснял, а то, что она может понять сама, ей крайне не нравится.

— Каждый день бомбардировки, — говорит она, — это не только потраченное время и потерянные деньги. С каждым днем дым над Фаэнцой держится дольше, и не только потому, что наступает лето. Я не знал, что хорошему государю положено заботиться о своей славе больше, чем о жизнях будущих подданных.

Чезаре Корво переводит взгляд на д'Эсте и любопытная цапля очень быстро перебирает в уме варианты: отдаст как раз вернувшемуся капитану тот же приказ? Сам вцепится зубами в горло? Схватится за оружие? Или просто убьет взглядом как Медуза, несомненный предок этого… существа?

Впрочем, в мрамор, похоже, обратился сам потомок Медузы — от собственной ярости. Белое лицо, яркие стеклянные глаза. Вот на берете драгоценные камни, а это — стекляшки, сразу видно. Ни глубины в них, ни цвета настоящего, пропало все.

Цапле не страшно, цапле интересно, что будет дальше.

Альфонсо д'Эсте хочет знать, кого ему придется брать в семью, его высокочтимый отец, Эрколе д'Эсте, тоже хочет это знать — собственно, отец и сын очень редко желают разного и не потому, что один — снисходителен, а другой — послушен, а потому что они смотрят на мир из одной и той же точки — и все различия между ними, это различия между арбалетчиком и артиллеристом.

Если этот молодой победитель готов убить любого, кто осмелился ему противоречить, даже в узком кругу, даже имея на то разумные причины — пожалуй, такие союзы не нужны ни семье д'Эсте, ни Ферраре. Есть много способов узнать, что на душе у человека, и не худший из них — посмотреть, каков он в гневе. Как далеко заходит. Что бывает потом.

— Вы ставите меня, — медленно говорит герцог, — в сложное положение. Вы мой гость. Но не мой капитан и не мой родич.

Альфонсо не отвечает. Да, он не подчиненный, который имеет право возражать против приказа, и не родич, возражение от которого — дело семейное, не задевающее чести. Тем не менее, он участвует в кампании не только лично, но и своими пушками, людьми и секретами, он заинтересован в успешном исходе, поскольку существует договоренность… Слова союзника — не оскорбление; хотя цапля не врет себе — возражение он